— Куда лезешь, язевый лоб! […язевый лоб! — Язевый — клейменый.] — ворчал один угрюмый, высокий арестант, сухощавый и смуглый, с какими-то странными выпуклостями на своем
бритом черепе, толкая другого, толстого и приземистого, с веселым и румяным лицом, — постой!
Это была голова, бритая, с большими выступами черепа над глазами и черной стриженой бородкой и подстриженными усами, с одним открытым, другим полузакрытым глазом, с разрубленным и недорубленным
бритым черепом, с окровавленным запекшейся черной кровью носом. Шея была замотана окровавленным полотенцем. Несмотря на все раны головы, в складе посиневших губ было детское доброе выражение.
Неточные совпадения
— Здравствуйте! Ого, постарели! А — я? Не узнали бы? — покрикивал он звонким тенорком. Самгин видел лысый
череп, красное,
бритое лицо со щетиной на висках, заплывшие, свиные глазки и под широким носом темные щеточки коротко подстриженных усов.
Глядишь на голову: через косу сквозит
бритый, но чистый
череп; голые руки далеко видны в широком рукаве: смуглы, правда, но все-таки чисты.
Синеющие теперь губы были сложены в улыбку; небольшая бородка только окаймляла нижнюю часть лица, и на
бритой стороне
черепа было видно небольшое крепкое и красивое ухо.
И в воображении его из-за всех впечатлений нынешнего дня с необыкновенной живостью возникло прекрасное лицо второго мертвого арестанта с улыбающимся выражением губ, строгим выражением лба и небольшим крепким ухом под
бритым синеющим
черепом.
Глядя на его мутные оловянные глаза и большой, наполовину
бритый, угловатый, как булыжник,
череп, я готов был верить всем этим рассказам.
К ней приближался, короткими шажками, маленький человечек, в синей жакетке и очень узких светлых панталонах. Он казался неопределенных лет;
бритое пухлое лицо, сдавленный
череп, с жидкими, сильно редеющими темными волосами, зачесанными с одного бока, чтобы прикрыть лысину, — все это было такое же, как и несколько лет назад… Он точно замариновал себя и не менялся… Ему было уже под шестьдесят лет.